Мне известно, что перевод, сделанный генералом Анисимовым в размере 25 000 лан, до сего времени не получен, ибо начальник отряда требует выдачи его золотом, и в то же время отряд – буквально голый. Имея в отряде все мастерские, инструменты, огромное количество обозов и лошадей, значительный запас серебра и других ценностей, имея огромный комплект всякого рода специалистов: инженеров, коммерсантов, агрономов и мастеров всех цехов – преступно просидеть 6 месяцев и не создать мастерового городка. При наличии таких сил и средств можно было бы забить все местные фирмы.
Распоряжения ген[ерала] Бакича свелись в отряде к тому, что воинский отряд превратился в лагерь беженцев с полным отсутствием дисциплины и воинских отличий: каждый живет по себе и для себя. Некоторые части разбились по поселкам и сходкою решают вопросы службы и наряда. Меры, принимаемые полковником [Р.П.] Степановым и генералом [А.С.] Шеметовым к поднятию дисциплины и порядка, сочувствия в штабе Отряда не встречают. Особым бельмом в отряде для генерала Бакича служит мой Атаманский полк, ввиду сохранения им в полном объеме воинской дисциплины. Но в то же время генерал Бакич усиленно подчеркивает, что его отряд – военный, когда дело касается заработка отдельными чинами или организации ими какого-либо коммерческого предприятия.
Подполковник Папенгут был свидетелем прибытия в Чугучак офицера любимой генералом Бакичем Сызранской дивизии. В 30о мороз в одной рваной шинели, надетой на рваное белье и имея на ногах куски кошмы, вместо сапог. Что же тогда делается с казаками? Волосы становятся дыбом. Попытка реквизировать частною инициативою созданный кожевенный завод закончилась крахом завода, и, вместо получения 11 000 овчин, полученных от съеденных к 1-му августа баранов, выдано было на полк по 10 плохо обделанных шкурок, но штаб получил полностью.
У меня имеются данные, что генерал Бакич в начале интернации пытался увести отряд в Пекин, о чем шла усиленная переписка с русским посланником. Я совершенно не был уведомлен об этом, между тем, более 80 % отряда составляют оренбургские казаки, и их Атаману, очевидно, небезынтересно было знать, куда ведет их начальник, поставленный тем же Атаманом.
Знакомясь с жизнью отряда по приказам, я из 108 номеров мне присланных, усмотрел, что 31 приказ посвящен судебной части, т. е. 30 % всех приказов составляют судебные дела и приговоры – это тогда, когда нет бумаги. Да разве судом исправляют виновных? Господин генерал! Надо уметь поставить себя так, чтобы не судный приговор заставлял исполнять приказы, а уважение к начальнику. Обычно все арестованные отправляются в ямынь (китайскую тюрьму). Ведь всем известно, что из себя представляет китайская яма, и в нее сажать тех русских, кои 5000 верст прошли с огромными лишениями, неся с собою огромную любовь к Родине. За что такое издевательство над русскими да еще в чужой стране, с полудеспотическими законами?! Я страдаю душою за всех русских Чугучака и Эмеля. Генералу Бакичу, как сербу, может быть, неясны мои побуждения, но я не могу больше допустить издевательства над русскими – славянами.
Я оценил заботы генерала Бакича об отряде, бывшие в Семиречье и в начале интернации, – благодарил приказом и произвел в генерал-лейтенанты, но генерал Бакич забыл, что, принимая от меня производство, он тем самым подчиняется мне всецело. Генерал Бакич принял все меры к тому, чтобы разложить отряд и держать его полуголодным и голым, очевидно, надеясь, что к весне подчиненные уйдут от ген[ерала] Бакича, и он сможет поехать на Дальний Восток, выполнив свою задачу, окруженный почетом. Эти расчеты ошибочны, и настоящий приказ мною послан как в Пекин дипломатическому корпусу, так и в Харбин к генералу Анисимову.
Генерал Бакич забыл, что отряд носит мое имя, и я не могу допустить, чтобы оно трепалось зря.
Генерал Бакич, получив мои подробные сообщения и приказы, ответил на них краткою бессодержательною бумагою, приложив стихи Анненковского сочинения. Считаю подобное отношение к высокому государственному делу освобождения России – издевательством.
Мною был командирован на р. Эмель штаб-офицер для поручений при мне капитан Папенгут, и он доложил мне, что ген[ерал] Бакич запретил ему доклад от моего имени командирам частей отряда и не допустил капитана Папенгута на заседание, бывшее у генерала Бакича с ком[андирами] частей по поводу поручения капитана Папенгута, между тем последний офицер удостоверением был уполномочен говорить от моего имени. Я не могу понять, как генерал Бакич, состоя начальником отряда моего имени, решился не допустить заместителя моего. Это и оскорбление мне, и нарушение воинской вежливости. На оперативный приказ о выходе в Россию генерал Бакич ответил полным отказом, заявив, что отряд не пойдет в Россию и что он не боеспособен. На приказ о выдаче серебра для общего дела спасения России, переданный лично ген[ералу] Бакичу капитаном Папенгут, генерал Бакич ответил отказом, и на вторичный приказ мой по телеграфу положил свою резолюцию, которую привожу как в доказательство понимания генералом Бакичем русского дела и русского языка: «Телеграмму читал и на совещание начдивов обсуждалось; отряд находится в очень тяжелых условиях, и болие, чем рание (здесь и далее так в документе. – А. Г.), решено было – нет возможности пока ничего уделить: офицеры, казаки и сольдаты голие и босие». Начальник] Отряда Ген[ерал][-] Лейт[енант] Бакич, 23 окт[ября] 1920 г.
Дважды генерал Бакич не исполнил моего боевого приказа, хотя бы и прикрылся совещанием начдивов.
Исходя из всего этого, я не могу более быть равнодушным к делам отряда моего имени на реке Эмиль, и ради спасения казаков и русских людей, интернированных у Чугучака, принимаю решительные меры. Русская пословица говорит, что «рыба тухнет с головы», а потому я, властью, мне данной, отрешаю от должности начальника отряда моего имени на реке Эмиль – генерал-лейтенанта Бакича и его начальника штаба ускоренного выпуска генерального штаба генерал-майора Смольнина…»2277
Многие конкретные обвинения, выдвинутые Дутовым, безусловно, были обоснованны. Бакич действительно стремился свести к минимуму контакты с Дутовым и его влияние на свой отряд, кроме того, он старался пресекать попытки своих подчиненных принять участие в новом походе на Советскую Россию. Видимо, справедливы и упреки в бесхозяйственности, хотя в это сложно поверить – Бакич имел достаточно большой опыт именно хозяйственной деятельности. Что касается хранения Бакичем серебра под кроватью – думаю, он считал, что такой способ достаточно надежен, гарантирует от всяких случайностей и повышает его авторитет как начальника отряда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});